Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан

Чрезвычайно важно не зайти слишком далеко – не попасть в мозг. Это чревато необратимыми повреждениями.

Я настраиваю аппарат, как это на моих глазах делали другие хирурги. Если я случайно превышу заданное расстояние, питание автоматически отключится. Такая вот защита от дурака.

Все готово. Глубокий вдох.

Каждому, кому когда-либо доводилось сверить гипсокартон, знакомо ощущение, когда сверло пробивает его насквозь, попадая в воздух. Разумеется, я сверлил чрезвычайно медленно, но для меня все равно стало неожиданностью, когда сверло вдруг пошло совершенно свободно. Только в данном случае я сверлил не воздух. Я попал в полость черепа. Отключив дрель, я вскрыл окружающий мозг фиброзный мешок – твердую мозговую оболочку.

Венди (операционная медсестра) передает мне желудочковый дренаж – трубку, которую необходимо вставить в мозг, чтобы добраться до жидкости в его центре. Представьте, что вы вставляете в кокос трубочку, чтобы достать до сладкого сока. Углубляя внутрь трубку, я смотрю на ее маркировку: четыре сантиметра, остался еще один. Прежде я видел, как их вводят на пять сантиметров. Теперь мы в опасной зоне. Мне необходимо двигаться строго прямо. Любое отклонение в сторону, и я могу задеть чувствительные ткани. Когда я перечитываю эти строки сейчас, все описанное кажется мне слишком эмоциональным. Но я занимаюсь нейрохирургией уже много лет. Тогда же я был в полном ужасе, осознавая, что никто не придет мне на подмогу, что именно я должен спасти ситуацию. Такое сложно забыть.

Я не отрываясь смотрю на шкалу трубки. Оставшееся расстояние преодолено менее чем за секунду. Я не могу позволить себе ошибиться. От меня зависит жизнь человека. У меня крайне мало опыта, а волнения хоть отбавляй. Мужчина не виноват, что именно мне было поручено спасать его жизнь. Для меня же это честь. Я оперирую человеческий мозг. У меня есть возможность продлить жизнь пациенту, помочь. Я очень долго мечтал об этом моменте.

Трубка введена на пять сантиметров, и я с облегчением вздыхаю. Жесткая проволока внутри не дает трубке согнуться, пока ее вводят. Я ее убираю. Жидкость начинает выходить – у меня все получилось. Вскоре состояние больного должно улучшиться.

– Теперь осталось дождаться, когда он очнется, – говорит анестезиолог.

Умывшись и переодевшись, я покидаю операционную. Мне едва удается сдержать свой восторг. От радости я готов был пуститься в пляс. Моя первая операция. Моя первая проверка. Мой первый шаг к славе и успеху.

Да, у меня тряслись руки. Меня всего трясло. Но это было неважно. Важным было то, что я не дрогнул во время операции. Я сделал все как по учебнику. Я был на седьмом небе от счастья. Я только что прикоснулся к мозгу человека – его душе – и спас ему жизнь.

Именно для этого я был рожден.

Было непросто вернуться к рабочим будням. Если в моей жизни только что произошел переломный момент, вокруг все осталось без изменений.

– Эй, я только что провел свою первую операцию.

– Вау, здорово, а теперь передай-ка мне эти свечи и миску для рвоты – из пациента прет с двух сторон…

Примерно час спустя я заглянул в палату интенсивной терапии, чтобы проверить своего пациента. Я ожидал увидеть его очнувшимся и поедающим виноград в окружении близких. Атмосфера у постели мужчины, однако, оказалась куда более мрачной.

– Когда он очнется? – спросила жена пациента. – Когда мы сможем забрать его домой?

Что мне ей сказать? Я и правда думал, что к этому времени он уже придет в себя.

– Что ж, вашему мужу была проведена серьезная операция. Все прошло хорошо, но пациенты идут на поправку по-разному. К тому же он был очень слаб из-за рака, так что ему может понадобиться немного больше времени. Между тем жидкость выходит, так что внутричерепное давление должно нормализоваться.

Ночное дежурство шло в дополнение к нашей дневной работе, и мне нужно было выполнить еще немало поручений старшего ординатора: заполнить выписные эпикризы[18], написать направления в другие больницы и осилить прочую «черную» работу. Я сделал все в лучшем виде, не переставая непрерывно думать о своем пациенте, о своей операции. Об этом историческом моменте.

Когда мой начальник объявил, что собирается начать обход пациентов, я бросил свои дела, чтобы к нему присоединиться. Это был не тот врач, которому я звонил ночью, и все же мне ужасно хотелось похвастаться перед ним своими успехами. Полтора часа мы бродили по всей больнице, пока наконец не зашли в палату интенсивной терапии. К моему пациенту. Человеку, от которого зависела моя репутация.

Посмотрев в медкарту пациента, консультант узнал мое имя. К тому времени, впрочем, я уже не особо следил за происходящим.

– Думаете, он уже должен был очнуться? – спросил я.

Врач сверился с данными:

– Хм-м, да, на это следовало бы рассчитывать.

Задав вопросы сопровождавшим пациента медсестрам и ординаторам, консультант запросил дополнительную информацию. Также он приказал сделать новую томограмму. Закончив обход, мы пошли на нее посмотреть.

Спустя, казалось, целую вечность – меня так и распирало от нетерпения – он отвел меня в сторонку, что, как оказалось впоследствии, с его стороны было крайне великодушно.

– Не думаю, что мужчина очнется, – сказал консультант невозмутимым голосом, так, чтобы не слышали родные пациента.

– Это невозможно, – недоумевая, произнес я. – Я его оперировал. Я все сделал как надо.

– И тем не менее, – продолжил врач, – он больше никогда не очнется.

Это был самый паршивый момент в моей жизни. Мне хотелось свернуться калачиком рядом со своим пациентом и ждать, чтобы кто-нибудь отключил мою систему жизнеобеспечения.

Томограмма открыла нам ужасную картину. Да, от избыточного давления жидкости удалось избавиться, но это привело к резкому падению давления жидкости в захваченном опухолью мозге. В отсутствие этого давления (которое, не забывайте, само по себе убивало пациента) сосуды опухоли лопнули, и кровь залила его мозговой ствол – центр бодрствования и всего, что поддерживает в человеке жизнь. У мужчины случилось обширное кровоизлияние. В произошедшем не было моей вины, и операция была необходимой. Но от этого я не чувствовал себя менее виноватым во всем случившемся.

– Ну, очевидно, ты не мог этого предвидеть. Правда, твоей вины нет. Да и в любом случае, – добавил консультант, не поднимая глаз от медкарты, – ему оставалось жить считаные дни. Раз уж на то пошло, ты скорее избавил больного от страшных мучений.

Я побежал на этаж нейрохирургии, чтобы найти другого своего начальника – того, который поручил мне, доверил